— Здорово, — признал Жар. — Делаешь успехи. А что еще ты сегодня испек?

— Хлебы длинные, хлебы треугольные, печенья и лепешки.

— А про муку что скажешь?

— Уж и не помню, когда в последний раз она бывала лучше.

Удовлетворившись итогами проверки, Жар удалился, оставив за спиной еще более довольного работника. И заглянул в пивную. Там в настое на финиках вымачивали недопеченные ячменные хлебы: забракованную выпечку нарезали на мелкие кусочки, которые бросали в чан с настоем. Потом тюрю процедят через сито и получат жидкость покрепче пива — для праздников самое то.

— А котел, про который я говорил, установили? — спросил Жар у пивовара.

Тот замялся. Не хотелось ему подставлять другого помощника, как-никак товарища, под громы и молнии, на которые Жар, как известно, не скупился.

— Ну да… Конечно. С этим все. Почти. Ну, может, замешкались чуток, но ничего страшного… по-моему.

Вмиг рассвирепев, Жар широко шагнул вперед и, миновав навес обувщика, который поспешил втянуть склоненную голову в плечи, заскочил за загородку из вычурно сложенных камней и влетел в углубление — в этой яме трудился котельщик, присев на корточки перед топкой, сложенной из мелких камешков и загружаемой древесным углем.

Кожа, толстая как у крокодила, и смрад, как от тухлой рыбы… Помощник орудовал мехами из козьей кожи, установив это орудие прямо напротив металлического зева печи.

— Что, забыл, что я тебе велел? — полюбопытствовал Жар.

— А с чего это ты тут раскомандовался? Вот Бекен-гончар тоже приходил, так тот распорядился два котла подправить и стенки выпрямить, а еще один — облудить. Напарник мой болеет, а я один всю работу не переделаю.

— Гляди, какой у тебя огонь в топке слабый. Значит, развел ты его только что. Слушай, ты просто отлыниваешь от работы — тебя же в этой яме никто не видит.

— Ну чего пристал? Делать больше нечего? Плевать я хотел на твои придирки!

Жар схватил дырявый котел и отшвырнул его в сторону. Огромная посудина со скрежетом и треском рухнула на щебенку.

— Совсем сдурел! Знаешь, сколько времени мне придется возиться с заплатой, чтобы хоть как-то его починить?

— Не будешь подчиняться правилам, я у тебя ни единого целого котла не оставлю. И ты только с их починкой и будешь возиться день и ночь напролет.

Взбешенный ремесленник пошел на противника, наставив на него нагревшиеся мехи. Жар в мгновение ока обезоружил котельщика и швырнул его на песок.

Котельщик с трудом поднялся на ноги.

— Ну что? Будешь подчиняться?

— Кончай, Жар… Хорош… Твоя взяла.

— Приветик, Жар. И мои поздравления.

Собек встал возле стола, разглядывая юного богатыря, уплетавшего бобы, щедро приправленные пряностями.

— У помощников большой любви к тебе я не замечаю, но им приходится с тобой считаться. Это неплохо.

— Здесь начальствует гончар Бекен.

— Да будет тебе! Горшечник лишь игрушка в твоих руках. Далеко пойдешь, если стража не остановит. Такой молодой… Шел бы ты, Жар, в стражи: с твоими способностями тебе среди нас самое место.

— За кого ты меня принимаешь, Собек? Держать да не пущать… да всяких злодеев сторожить… у меня от этого мурашки по коже.

— Неужели… А чем же еще ты занят? Приказываешь, надзираешь, наказываешь… Да никогда еще над помощниками не было такой власти! Старший писец не нарадуется, я — тем более. Знаешь, мне хотелось бы забыть о том маленьком недоразумении, подумаешь, кошка пробежала… Согласись, что не поучить такого никак нельзя, Для пользы дела. Однако нужно считаться с переменившимся ветром. Тебя, того и гляди, начальником над помощниками назначат, так что будем трудиться рука об руку. Еще раз поздравляю — ты встал на верную дорожку.

Когда Собек ушел, Жар подвинул блюдо с недоеденными бобами обувщику.

— Это… это мне?

— Ешь, я сыт.

— И ругать меня ни за что не станешь?

— Да вроде не за что.

— К вечеру будут готовы еще сандалии! Две пары сверх урока!

— Ну и молодец.

Жар зашел в мастерскую Бекена. Горшечник вздрогнул в предчувствии взбучки.

— Устал я что-то, — попытался заранее умиротворить гостя. — Теперь, правда, мне чуть лучше… Но поправиться-то надо.

— Занемог, так отдыхай.

— Что это ты такое говоришь?

— Ты же начальник над помощниками. Тебе и решать.

Бекен ушам своим не верил.

— Посмеяться надо мной вздумал?

— Вовсе нет, я серьезно говорю. Бери в свои руки власть, которую тебе дали, и все будет путем. А от меня лишнего не требуй.

— Ты что, больше не хочешь помощниками руководить?

— Пусть всяк делает свое дело.

— А… ты-то что делать станешь?

Жар ничего не ответил и вышел из мастерской. Начальник Собек ткнул его рылом в неприглядную правду: это что ж получается? Чтоб доказать суду Места Истины свою цену, он не только сам голову свою в западню засунул, так еще и похоронил себя в этой яме. Своими руками. Пока он устраивал и переустраивал порядки и обычаи в работе помощников, он и думать забыл про рисование. Только и радости, что вот опять взял верх над еще одним обормотом, — нашел решение задачи, нечего сказать. В кого он превратился? Мелочный самодур, помыкающий бессловесным народцем. Сам себя обрек на бесплодие: еще пара недель такого владычества, и его рука забудет все, что умела.

Бекен просунул голову в дверной проем:

— А кем тогда ты стать хочешь?

— Собой. И только.

— Да не злись ты. Я к старшему писцу схожу, пусть он тебя начальником над помощниками ставит. Пойдет?

— Мне этого мало.

— Не пойму я тебя.

— Шел бы ты к себе, Бекен. И знаешь, тебе меня опасаться больше не надо.

— Что, и дергать меня больше не станешь?

— Говорю тебе: забирай назад свою власть, И вперед.

Осчастливленный донельзя гончар спорить не стал.

Унылый, хотя внутри все клокотало, юноша брел, не поднимая глаз, невесть куда. Но ноги сами его несли к воротам. За которыми селение. Ну, вырвался из семейного узилища. И что? Далеко ли ушел? Чтоб угодить требованиям Места Истины, свернул на такую дорожку… А та никуда не ведет. А свой путь так и остается не пройденным. И кто он теперь? Человек внешнего мира. И ничто его не зовет. Лишь бы поизмываться над безответными людьми. И забыть — навеки — про тайны рисунка. И не вспоминать про краски.

Что за тусклая судьбина! Нет, Жар на такое не согласен.

Страж при северных вратах, завидев приближающегося юношу, взял свой жезл на изготовку — а ну как этот малолетний великан вздумает прорваться. Сила есть — ума не надо.

Но когда до ворот оставался какой-то десяток метров, Жар присел и принялся очень старательно расчищать и разравнивать песок. Потом из-под кусочка кремня появились очертания стен деревни, а затем возник и окружающий пейзаж. Когда набросок был закончен, Жар обвел тонкие линии заостренной палочкой и затем немного отошел в сторону, чтобы окинуть взглядом свое произведение.

Охранник успокоился, но не перестал следить за рисовальщиком, который трудился с изумительным спокойствием. Когда художника что-то в рисунке не устраивало, он стирал этот участок и потом вновь начинал вырисовывать недостающие подробности.

А когда стражу пришло время сменяться — в четыре часа пополудни, — Жар все еще работал над рисунком. И не оставил его до следующей пересменки караула, время которой настало в четыре утра.

Помощники, развьючивавшие ослов, издали бросали взгляды на великолепный рисунок, становившийся все обширнее и в то же время все подробнее и четче. И никто не смел потревожить молодого человека, видя его полнейшее безразличие к окружающему миру.

33

Приемный суд собрался перед вратами храма Места Истины. До начала заседания установили большой балдахин, чтобы уберечь престарелого писца Рамосе от жарких лучей беспощадного солнца.

— Опыт наш подходит к концу, — объявил Кенхир своим привычно сварливым голосом. — Неби считал, что Жар не согласится стать послушным, серым и безмолвным помощником, и он оказался прав; Неби предсказывал, что Жар заставит обратить на себя внимание тем или иным способом, и снова был прав: юноша нагнал страх на бездельников и заставил всех остальных своих товарищей шевелиться поживее; но Неби ошибся, полагая, что искатель забудет зов и удовольствуется возможностью властвовать над людьми. Вот уже два дня и две ночи он без перерыва рисует, и за все это время он выпил только пару глотков воды, предложенной ему стражем. Он способен на насилие, но, смотрите, вместо этого он показывает нам свою одаренность, располагая более чем скудными средствами. Не согласится ли на сей раз наше собрание услышать зов Жара?