С двух сторон к деревне примыкали два некрополя. Восточный был выстроен в три яруса: нижний — для детей, средний — для юношей и девушек, верхний — для взрослых. Западный, тоже ступенчатый, был обращен к солнцу, и здесь находились самые красивые святилища.

Здесь жизнь, смерть и вечность тесно переплетались между собой, существуя в гармонии, казавшейся естественной и вместе с тем необъяснимой. Внутри самого селения находились святилища, храмы, молельни, а кроме того, резервуары для дождевой воды, житницы и прочие строения, священные и мирские.

— Идем, — сказал Нефер Панебу, — я провожу тебя до дому.

— Что? У меня… есть свой дом?

— Простенький, для безбрачных… Ну, для холостяка. Но на чудо не надейся!

— А у тебя тоже свой дом? Да?

— Мне повезло больше, мое жилище попросторнее твоего. Никто не выбирает сам, где жить. Это решает писец некрополя. А начальник артели назначает место в святилище братства, том самом, где у нас собираются советы.

— А по-настоящему кто распоряжается?

— Писец некрополя Кенхир с двумя начальниками артелей. Наше братство устроено как судовая команда. Неби управляет правым бортом, а Каха — левым. Мы с тобой зачислены в артель правого борта, как подмастерья. Мы должны уважать товарищей и знатоков, которые провели здесь много лет и обрели доступ к речениям мудрости.

— А сколько нас?

— На сегодняшний день тридцать два ремесленника. Шестнадцать — в артели правого борта, шестнадцать — в артели левого борта. Бывало, в иные времена, общее число мастеров доходило до полусотни. Но люди умирают, а фараон хочет, чтобы артель была сплоченной и цельной. То, что тебя приняли, точно так же как и то, что приняли меня, настоящее чудо! А раз мы ученики, то должны научиться хранить молчание, мы по-настоящему должны стать «теми, кто внял зову».

— И к какому ремеслу тебя приставили?

— Я работаю с резчиками камня: каменотес должен освоить большое долото, которому и самая твердая скала не страшна. Но и ремесло ваятеля осваиваю: учусь тонкой работе маленьким теслом.

— И тебе это надо?

— У меня нет твоих способностей к рисованию, — отозвался на недоумение друга Нефер, — и потом, я всегда хотел работать с камнем.

— Я только рисунком буду заниматься. И больше ничем!

— А если начальник артели поручит тебе другое задание?

Юный великан не очень-то скрывал свое недовольство.

— У меня четкая цель и дорога к ней, никто меня с этого пути не собьет.

— Неби человек не покладистый, — предупредил Нефер, — и не из тех, чьи приказы можно оспаривать. А раз ты — подмастерье, и к тому же самый последний, ведь тебя только что приняли, то тебе положено гнуть спину. И кланяться.

— Не будет этого! Хоть какой он там разначальник, я его не боюсь. И слушаться стану, лишь если он мне растолкует, зачем это. В Египте рабов нет, и я первым не стану.

Нефер спорить не решился, опасаясь, что друг еще сильнее закипит. Да, первые шаги Панеба вряд ли будут легкими.

А тот тем временем с любопытством разглядывал село: главная улица шла с севера на юг, а вторая дорога, тоже осевая, но менее важная, пересекала главную под прямым углом. За оградой — около семидесяти белых домов, это жилища семейных мастеров братства, среди которых и дом писца некрополя, На севере — самый старый жилой квартал, первые дома были построены там еще при Тутмосе Первом.

Друзья миновали аккуратный домик Рамосе: старый писец приютил в нем своего преемника Кенхира, и потому тот был теперь недурно обустроен. В его распоряжении были просторная приемная и рабочая комната, снабженная всем необходимым.

Панеб чувствовал на себе взгляды товарищей из своей, правой, артели — утех как раз выдался перерыв в работе. С десяток детишек, примерно от четырех до двенадцати лет, кинулись обезьянничать: передразнивая друзей, ребятня, болтая и хихикая, зашагала с ними в ногу.

Пройдя по главной улице до перекрестка, юноши свернули направо, а потом вышли на дорогу, которая привела их к южной околице села, где и находился дом, предназначенный для Панеба Жара.

Тот долго разглядывал дарованную ему недвижимость.

Но это же просто развалина! Настоящие руины!

42

Стены, того и гляди, обрушатся, деревянная обшивка внутри сгнила, а краска отслаивалась.

— Да, дом не слишком хорош, — признал Нефер, — зато он построен в селении. Преимущество бесспорное.

Этот довод не утешил рассвирепевшего Панеба.

— Я должен немедленно поговорить с писцом некрополя.

Не беспокоясь о возможных последствиях своего порыва, юный великан в считанные минуты пролетел через всю длиннющую улицу и ворвался в приемную Кенхира, где тот, присев на циновку, разворачивал папирусный свиток. Документ, судя по виду писца, был очень важным.

— Что за лачугу вы мне выделили? Там же жить нельзя!

Писец некрополя не поднял глаз и продолжал чтение.

— Никак, подмастерье Панеб?

— Я самый. И я требую, чтобы мне дали сносное жилье.

— Здесь, малыш, подмастерья не требуют ничего. Они слушаются и повинуются. При таком норове ты особенно далеко не продвинешься, и начальник твоей артели не замедлит потребовать твоего изгнания. А я первым его поддержу.

— А почему с другими мастеровыми обходятся иначе? У всех пристойное жилье!

— Пока что ты никто и ничто. Братство приняло тебя в свои ряды и назначило тебе первые обязанности. Но что ты понял из обряда посвящения? Еще первые сутки твоего пребывания в селении не прошли, а ты уже хочешь жить как зрелый мастер! На что ты рассчитывал? Думал, что тебя за красивые глаза поселят в роскошном, великолепно обставленном жилище с вместительным винным погребом? А знаешь ли ты, что товарищи твои сами дома свои чинили, а то и строили, и никто не стенал, не возмущался? У тебя есть рабочее место и какие-то стены, да пускай они хоть ходуном ходят… Знаешь, сколько искателей такому счастью радовались бы… Их сотни, только невезучие они. А этот! Еще смеет жаловаться! Какой же ты невыдержанный!

Кенхир, произнося эти речи, продолжал осторожно разматывать свиток, просматривая цифры, написанные на папирусе.

А Панеб кипел: до чего же ему хотелось схватить писца, вышвырнуть его из этой каморки, растоптать его свитки и разнести здесь все вдребезги.

— Ты еще тут, подмастерье? Лучше бы ты занялся этой, как ты соизволил сказать, лачугой. Чтобы жить в ней стало можно. Имей в виду: никто тебе не поможет. У нас в братстве так: если кто не самостоятельный, тому здесь не место.

Панеб поджал когти, и Кенхир с облегчением вздохнул. Поддался бы этот малолетний исполин охватившему его бешенству — и что бы пришлось писцу делать?

Ступени небольшой каменной лестницы, которые вели с улицы к порогу первой комнаты, были побиты. Нижняя кладка самого дома, каменная, еще держалась — время ее пощадило, а вот все остальное… И сляпано, похоже, было кое-как с самого начала: неровные, необожженные кирпичи небрежно приставлены друг к другу, а широкие щели залиты раствором. Вот он теперь и выкрошился… Все переделывать надо. А балки… столько им всего выдержать довелось, лучше бы их заменить. Ясно, что хибара годами стояла нежилой. И первым делом стоило бы подмести и почистить все сверху донизу.

Но все-таки речи писца некрополя запали в душу Панеба Жара, и до него дошло, что эта развалина — его первый дом. И вдруг лачуга показалась ему прекраснее дворца.

— Я тебе помогу, — сказал Нефер.

— Кенхир говорит, что нельзя.

— Есть обычай, но есть и дружба.

— Буду блюсти обычай и все сделаю сам.

— Видишь ли, кое о чем ты просто не знаешь, а что-то упустишь из виду…

— Ничего, кто не ошибается. Зато это будет моя стройка. А вот если ты меня позавтракать пригласишь, не откажусь.

— Уж не подумал ли ты, что Ясна про тебя забыла?

Если фасад жилища, предоставленного Неферу, еще мог кого-то обмануть, то внутри… ясно, что без капитального ремонта не обойтись. Все нужно делать заново или переделывать. Нефер успел навести порядок только в кухоньке, где Ясна готовила отварную говядину и чечевицу с тмином. Дым уходил в круглую дыру, проделанную в потолке.